Иерусалим, синагога "Олей Гордом", на церемонии дарования Свитка Торы в память об Ицхаке и Шуламит Шамир, 2015 год.
Не могу представить, как бы сложилась моя судьба, если бы языком моим не был иврит, если бы я не учился в начальной и средней школе на этом языке. Я был одним из многих, кто получил образование в учебных заведениях системы "Тарбут". Это была разветвленная и динамичная сеть сотен детских садов, школ, даже учительских семинарий. Ее отличительными признаками были сионистская направленность, секулярный характер и прогрессивные методы обучения. Эта особая система образования казалась мне единственно возможной. Я ни минуты не ощущал, что нахожусь внутри какого-то "государства в государстве" или в гетто. Я не чувствовал себя ни ниже нееврейского окружения, ни выше его. Я просто никак не был с ним связан. Польша, польский язык, польская история - все это отступало на второй план перед Эрец-Исраэль и всем, что с ней связано.
Мое воображение постоянно черпало энергию в языке, истории и пейзажах далекой неведомой страны, совсем иной, чем нееврейский мир, окружавший меня. Пребывание в Польше все более представлялось мне случайным, как остановка в пути на промежуточной станции. Школа, разумеется, была частной и в определенной степени существовала на пожертвования. Но плата за обучение была высокой, очень высокой для кармана моих родителей, что мне было хорошо известно. Я знал их убеждения и понимал, почему отец настаивает на моем обучении в этой школе и вкладывает в мое образование деньги, которые он зарабатывает тяжким трудом. В моем воспитании все было подчинено мысли о будущем Эрец-Исраэль, и я ощущал полную уверенность - не могу найти другого слова, - что наступит день, когда будет создано еврейское государство, и что я лично должен этому способствовать.
Многие из моих школьных друзей не испытывали такого чувства. Некоторые из них (небольшая часть) были в этом смысле индифферентны, другие увлеклись коммунистической идеологией, и им предстояло дорого заплатить за свою веру - тюрьмой, пытками, ссылкой. В местечке шептались, что я тоже "поглядываю" в сторону Москвы. "Раз у него такие друзья..." - повторяли люди. И все же бесконечные разговоры о политике способствовали выработке моих истинных взглядов. Я сделался завзятым сионистом, человеком национального лагеря. Как правило, все, что происходило в Эрец-Исраэль, находило тот или иной отклик в Рожанах.
Я помню, например, все детали церемонии открытия Еврейского университета в Иерусалиме весной 1925 года, как если бы сам был там. Это был настоящий праздник для евреев Рожан. Детей освободили от занятий. Сотни людей собрались на митинг с участием оратора, специально приехавшего к нам из Лодзи. Знаменосцы с бело-голубыми флагами строем шагали по улицам. В тот день и в течение многих дней после все говорили о выдающихся людях, которые участвовали в исторической церемонии на горе Скопус. Это были лорд Бальфур, генерал Алленби, доктор Хаим Вейцман, народный поэт Хаим Нахман Бялик, многие стихи которого я знал наизусть и помню до сегодняшнего дня.
По иронии судьбы наибольший восторгу нас вызвал британский министр Герберт Сэмюэль, еврей, назначенный первым верховным комиссаром Эрец-Исраэль; он символизировал для нас, евреев всего мира, сияющую перспективу создания еврейского национального дома. Разумеется, мы не знали тогда, что Сэмюэль и его единомышленники будут пытаться - безуспешно - рассеять опасения арабов, запрещая евреям селиться в Трансиордании и ограничивая репатриацию в Эрец-Исраэль смехотворной квотой, которую они называли "возможностями интеграции" Палестины.
Отрывок из книги Ицхака Шамира "Подводя итоги"