В 1933 году наметился весьма серьезный рост силы ревизионистского крыла сионистского движения, основанного Жаботинским в 1925 году. За два года до этого, в 1931 году, ревизионисты уже стали третьей по величине фракцией на Семнадцатом сионистском конгрессе, и пятидесяти двум делегатам-ревизионистам удалось включить в повестку дня обсуждение вопроса о "конечной цели сионизма"; они хотели, чтобы конгресс заявил о стремлении сионизма к немедленному основанию еврейского государства в Эрец-Исраэль (по обе стороны Иордана). Они потерпели поражение при голосовании по этому вопросу, но им удалось сформировать коалицию, которая привела к смещению доктора Хаима Вейцмана с поста президента сионистского Гистадрута (профсоюза). После этого их влияние неуклонно росло, особенно в Польше и прибалтийских странах. Перед лицом все усиливавшихся антисемитских преследований и экономических трудностей все больше и больше евреев становилось сторонниками надсословной национальной доктрины Жаботинского и отходило от социалистических идей сионистских рабочих партий, и, в первую очередь, от МАПАЙ. Неотразимый ораторский дар вождя ревизионистов также весьма способствовал росту его популярности, и дело дошло до того, что у него возникла реальная возможность победить на Восемнадцатом сионистском конгрессе и стать во главе сионистского руководства.
Лидеры МАПАЙ, и в особенности Давид Бен-Гурион, внимательно следили за ростом рядов ревизионистов и пытались остановить этот процесс. Политическая конфронтация между мапайниками и ревизионистами началась в Эрец-Исраэль за несколько лет до этого и особенно обострилась из-за настойчивого стремления Гистадрута монопольно распоряжаться распределением рабочих мест и разрешением производственных конфликтов. Дело было не только в том, что биржи труда, принадлежавшие Гистадруту, были подвержены политизации и урезали в правах тех, кто не состоял в соответствующей партии (в том числе, разумеется, и тех, кто был известен как ревизионист), - они также вели беспощадную войну против рабочих и работодателей, которые не признавали безусловности их авторитета.
Более того, Гистадрут применил в этой войне оружие забастовки с явно политическими целями и представил сторонников Жаботинского, отвергавших главенство Гистадрута, штрейкбрехерами. Неоднократно раздавались и призывы действовать против них даже насильственными методами. За короткое время к этому добавились также обвинения ревизионистов в слепом "фашизме" и в том, что они дестабилизируют мир и согласие в еврейском обществе и в сионистском движении. Страсти в Стране и в диаспоре накалились до предела, и накануне выборов на Восемнадцатый сионистский конгресс запахло надвигающейся политической войной. При всем том, нетрудно было разобраться, что чаша весов склоняется в пользу Жаботинского. Массы толпами устремлялись на митинги, где он выступал, встречали овациями разящие точностью лозунги и аргументы. Адресованная ему брань - попытки представить его демагогом и реакционером - действовала как бумеранг и, кажется, лишь увеличивала его притягательную силу.
И тогда наступила страшная ночь 16 июня 1933 года: доктор Хаим Арлозоров, молодой талантливый экономист, глава политического отдела сионистского руководства и один из самых выдающихся вождей МАПАЙ, был застрелен во время прогулки по берегу моря в Тель-Авиве. Его партия, пораженная скорбью и ужасом, обратила обвиняющий перст на ревизионистов. Сначала это были только намеки, однако через три дня послышались более определенные высказывания. Британская полиция задержала подозреваемого - молодого ревизиониста Авраама Ставского, и Сима Арлозорова, вдова убитого, подтвердила на процедуре опознания, что Ставский именно тот человек, который стрелял в ее мужа. С этого момента руководители МАПАЙ начали громогласно утверждать, что их самые худшие предсказания сбылись: ревизионисты начали кровавый террор против руководства ишува.
Оглядываясь назад, трудно определить, действительно ли верили вожди МАПАЙ в свою правоту в этом деле с самого начала, поддались ли они эмоциям или же быстро произвели расчет политической прибыли, которую можно было извлечь из этой истории. Факт остается фактом: некоторые выдающиеся деятели этой партии дали ложные показания, исказили или вовсе фальсифицировали свидетельства, стремясь добиться осуждения Ставского и двух других ревизионистов - Абы Ахимеира и Цви Розенблата, обвинявшихся в пособничестве Ставскому.
Помню, в первые дни после убийства я был потрясен, равно как и все члены "Бейтара" в Варшаве. Нам трудно было поверить, что один из наших мог убить еврея, тем более выдающегося сионистского вождя, но в сообщениях средств массовой информации утверждалось, что это именно так. И вот, 22 июня, через шесть дней после убийства, во мраке, который сомкнулся над нами, пробился луч света — в идишской газете "Момент" была напечатана статья Жаботинского "Калт унд фест" ("Хладнокровно и твердо"). В ней были два решающих аргумента: во-первых, нормальному еврею и в голову не придет, что еврей может убить еврея; во-вторых, Ставский является жертвой травли и политического "кровавого навета". "Вместе с моими друзьями и учениками, - писал Жаботинский, - я заявляю: да будут прокляты это убийство и этот убийца. Если он - чужак, я ему не судья, а если он еврей - во что я не верю, - да будь проклят, проклят еще и за это кровавое помешательство, которое создало в Эрец-Исраэль атмосферу поножовщины".
Когда мы прочли статью Жаботинского, нам стало несколько легче, а через некоторое время мы с радостью узнали, что уверенность Жаботинского в невиновности Ставского разделяют некоторые выдающиеся люди, и в числе их рав Кук, главный раввин Эрец-Исраэль. Более того, Аба Ахимеир и Цви Розенблат были оправданы в ходе судебного разбирательства во всех инстанциях, а Ставского при повторном рассмотрении признали невиновным за недостаточностью улик. Позже обнаружились злоупотребления в процессе полицейского расследования.
Но все это было уже не важно: в политической жизни евреев возобладали новые веяния, подъем ревизионистского движения был остановлен.
Отрывок из книги Ицхака Шамира "Подводя итоги"